05.12.2012 | Автор: admin
Я уже писала, что мой сын начал говорить поздно, после 3 лет. И я этого очень-очень ждала. Наших разговоров по душам, его расспросов. Я до сих пор не могу с ним наговориться. Так что к сложным детским вопросам я готовила себя морально. И если на сакраментальное «откуда берутся дети?» у меня был готов ответ, то другие вопросы Макса ставят меня в тупик.
- А почему у Пети с Пашей (братья-близнецы, друзья Максима) нет денег, чтобы на море поехать? И на билеты в цирк?
- А почему этот дядя без ноги на улице?
- Почему у меня 2 бабушки и только один дед Олег?
- Рыбу и курицу, которую мы едим, убивают или она сама умирает?
- А зачем люди воюют друг с другом?
- Мама, а что такое карма?
Ну, в последнем вопросе мы, конечно, сами виноваты с мужем. Как и в том, что Макс на некоторое время перестал есть мясо. Надо было подумать о возможных последствиях перед тем, как брать ребенка на хипповский фестиваль в лесу, где 90% населения — вегетарианцы. Вот там ему добрые растаманы и растолковали все про карму и про предыдущие жизни.
Самая сложная для меня тема — тема смерти возникла в наших разговорах, когда мы стали читать «Путешествие голубой стрелы» Джанни Родари. Это замечательная сказка, полная прекрасных благородных героев и чудес. Но, стремясь разоблачить подлый капитализм, итальянский писатель переусердствовал, на мой взгляд, с количеством детских смертей на страницах книги. Дети бедняков, замерзшие в подвалах, умершие от голода, заснувшие последним сном в своих бедных холодных лачугах. И, конечно, на очередном таком эпизоде Макс захлюпал носом, и я услышала то, чего я так боялась: мама, а что значит — больше не проснется? Как это — умерли?
Если бы наша семья была воцерковленной, мы регулярно ходили бы в церковь, я полагаю, что мне было бы проще ответить. Но, увы, это не так. И вопрос смерти и жизни после смерти — самое сложное для меня, я и сама-то не могу себе ответить на него, не то, что объяснить 5-летнему ребенку.
Отношения с религией у меня сложные. Я крестилась сама в 15 лет, около года регулярно ходила в церковь, исповедовалась, причащалась. Потом резко перестала чувствовать в этом потребность. И к церкви так больше и не вернулась. Иногда я чувствую большое желание зайти в храм, но не знаю, что там делать, как себя вести, как-то глупо стесняюсь и, к сожалению, не захожу.
Мой сын — некрещеный. Я не хотела его крестить только лишь для соблюдения традиции. Я хочу его окрестить тогда, когда смогу объяснить ему смысл этого таинства, когда найду тот приход, куда мы будем с Максом ходить регулярно и с удовольствием. В общем, пока этот вопрос остается для нас открытым. Пришлось мне объяснять, что такое смерть, самой.
- Когда люди умирают, они попадают на небо. Там очень, очень хорошо. И оттуда они смотрят на землю, на своих родных и друзей, кто остался жить на земле.
- А как они попадут обратно на землю?
- Никак. Будут смотреть на нас с неба. Но там очень хорошо!
В общем, я Макса совершенно не убедила, потому что он разревелся и с трудом успокоился.
И уже, засыпая, Максим взволнованно зашептал:
- Мама, я придумал, как тем, кто умер, спуститься назад, на землю! Надо им взять с собой парашюты и спрыгнуть с облаков на парашютах. Классно я придумал?
И мне пришлось согласиться, что классно. Потому что я совершенно не знаю, как рассказать 5-летнему ребенку о смерти, а главное — о необратимости смерти.
